Абхазо-убыхские поселения были по своему характеру почти совершенно тождественными. Как и на всем этом побережье, они представляли собой разбросанные в полном беспорядке отдельные дворы с прилегающими к ним приусадебными участками. Начиная с Ю. Клапрота, многие наблюдали полное отсутствие у убыхов селений или деревень в обычном смысле этого слова. Они жили рассеянно в лесах и нагорьях небольшими группами домов. Вот, например, что писал А. Фонвиль, лично побывавший у убыхов в 1863 — 1864 годах: «Мы не встречали в этой стране не только города, но даже, ни селения, ни деревушки; оказалось, что ничего подобного и не было там; аулы, же разбросаны по горам, на различных расстояниях один от другого. Все аулы, расположенные в одной долине, составляли, общину и обозначались названием долины» 94 . Тот же автор дает описание и одного конкретного аула — аула Измаил-бея Дзепша на Вардане, который «состоял из дюжины низеньких домов, расположенных без всякой симметрии внутри ограды, запертой непроницаемыми заборами. Несколько толстых палисадников разделяли эту ограду на отделения, разделенные между собою таким образом, что для того, чтобы пройти из одного отделения в другое, нужно было эскаладировать эти особого рода баррикады. В каждом ауле непосредственно у ворот ограды находилась гостиница» 95 . Вся эта система сложного огороженного двора находила свои аналогии и в староабхазском дворе, который так и назывался: «огороженный двор» (агъара, агъара0а), а дорожки между ними — «междуградиями» (агъарабжьара).

Хозяйственная жизнь убыхов и абхазов во всем основном была сходной. И те и другие занимались (с не столь существенными локальными различиями) земледелием, скотоводством, пчеловодством, охотой, плодовым садоводством, виноградарством. По словам Ф. Дюбуа, в отличие от своих северо-западных соседей — натухайцев, которые, по его свидетельству, «вовсе не занимались виноделием», убыхи умели делать «хорошее вино». «Только начиная со страны, обитаемой убыхами и племенем Сочи, начинается эксплуатация этой отрасли»,— писал он 96 . Основными зерновыми культурами, как абхазов, так и убыхов являлись просо и кукуруза. Даже в горных обществах, например, «в ущелье реки Цвижи, среди леса, находились небольшие лесные чащобы, в которых медовеевцы сеяли гоми и кукурузу» (97).

На террасах и склонах бассейна Хашупсе «весьма много признаков бывшего густого жилья горцев. Признаки эти в особенности обозначаются группами грецкого ореха и разнообразными фруктовыми деревьями» (98).

И. Клинген в своих «Основах хозяйства в Сочинском округе» подчеркивает, что «почти ни одного клочка земли не было некультурного. Огромные стада коз, овец, лошадей и быков бродили в разных направлениях, по роскошной траве. В пограничной полосе между Абхазией и черноморским округом, в шести верстах от Гагр комиссия 1866 г. встретила 2 аула абазинцев, представлявших в то время единственное гражданское население между Бзыбью и Туапсе. Эти абазинцы пахали сохой наподобие имеретинской сохи «кави» с железным ножом, пропущенным через грядиль. Около аулов найдены посевы кукурузы, проса и бобов, а около саклей — табачные рассады и огороды. Затем наиболее многолюдные местности с более обширным хлебопашеством находились: в среднем течении р. Хошупсе, у подошвы гор Ачмарда и Борчием, в ущельях рек Махадыр и Лапста; но Псоу в трех верстах от моря, на обширной поляне в 170 дес. Была усадьба князя Решида и известный его конский завод 99 ; в долине Мзымты, в четырех верстах от моря, на пространстве 200 дес., был расположен весьма обширный аул на высоком месте; на водоразделе между Кудепстой и Хостойnбыло много аулов» и т. д. (100).

Об этом князе, пользовавшемся большим влиянием, как в Абхазии, так и в Убыхии, пишут и многие другие авторы. Так, по словам А. В. Верещагина, у одного из отрогов горы Хупхи, где с 70-х годов XIX в. находится сел. Веселое, «жил богатый черкесский князь Решид, имевший большой табун прекрасных лошадей, для улучшения коих выписывал производителей из Большой Кабарды. В 1870 году здесь существовал еще дом упомянутого князя, с отдельной постройкой, называемой кунацкой. В то же время с дома князя я снял план, а академик Лагорно сделал эскиз холму, с постройками на нем князя» (101).

Сколько-нибудь благоустроенных путей сообщения в крае не было. «Вьючная дорога, огибая балки, то высоко поднимается на хребет, то спускается к самому морю. Некоторые спуски и подъемы представляют собою подобие винтовой лестницы» — так писал об единственном сухопутном сообщении между Гагрой и Адлером А. В. Верещагин и 1874 году (102). И все-таки в ряде важных переправ имелись более или менее значительные мосты, которые по своему устройству ничем не отличались от соответствующих абхазских сооружений.

Вот описание одного из них, относящееся к 1864 году. «Мост состоял из цельных деревянных стволов, положенных с каждого берега оврага, врытых концами в землю и заклиненных. Деревья сходились над серединой речки и подхватывались снизу подушками, в концы которых врублены были вертикальные стойки. На стойки насажены были длинные тонкие жерди, сделанные из крепкого и гибкого дерева, также утвержденные концами в берегах. Поверх бревен уцелело несколько досок, составлявших, вероятно, часть мостовой настилки. Пила здешним горцам, по-видимому, не была известна, и они приготовляли доски, колотые из каштанового или другого хорошо раскалывающегося дерева, по крайней мере, нигде в аулах южного склона мне не попадался пиленый лес. Мостик этот очень эластичен; на скрепление его не пошло ни кусочка железа, и вся работа, как видно, была произведена топором» (103).

Таким образом, в хозяйственном быту убыхов и абхазов, как и других приморских жителей, так много идентичного, что трудно их даже перечислить. К общим чертам относятся, например, смазка плетеных стен жилищ глиной, использование папоротника для покрытия построек, строительство однотипных мостов и хлебных амбаров на высоких деревянных столбах, развитие садоводства и, особенно, виноградарства (в том числе посадка винограда под деревьями, по которым он вился затем наверх), широкое употребление в пищу красного перца и каштана, отгонное скотоводство (овцы, коровы, лошади) при отсутствии стойлового периода, кормление скота зимой на приморских пастбищах, шелководство, развитое кузнечное ремесло, охотничий промысел (у убыхов также было свое божество дичи и охоты) и т. д. и т. п.

Все это и не удивительно при столь близком родстве и теснейших многоразличных связях между абхазами и убыхами.

Так, обширная незаселенная равнинная местность Аспана правой стороне нижнего течения Бзыби имела большое хозяйственное значение благодаря своим лесам и роскошным пастбищным местам. Не только князья Инал-ипа, владением которых считалась Аспа, но и почти все окрестные жители пасли здесь свои стада, имели свои зимние стоянки (ааб0ра), а вблизи Бзыби делали расчистки земель для пашни. Хозяйственные удобства Аспы привлекали сюда не только замчишских жителей, но и соседних садзов (джигетов), даже убыхов и далеких псхувцев. Например, влиятельный садзский князь Ростом Гечба из Псоу покровительствовал здесь над калдахварскими крестьянами Инапха, обеспечивая безопасность стад последних от нападений со стороны садзов, псхувцев и убыхов. «Когда Нарчоу Инал-ипа бежал из Калдахвары на правую сторону Бзыби вследствие гнева владетеля за поддержку им Гасанбея Шервашидзе (сосланного тогда в Сибирь) и нападения владетеля на Калдахвару, причем это селение было сожжено до основания, Нарчоу держался в Аспе 8 лет единственно той поддержкою, которую он имел в Садзене и между убыхами» (104). Занятие русскими Гагры уменьшило влияние джигетов и убыхов на Аспу и вообще на Бзыбскую Абхазию.

В общественной жизни убыхов, как и абхазов первой половины ХIХ в., еще сильны были пережитки общинно-родового строя, большой семьи и других патриархальных порядков. Например, большое значение имело общее собрание свободных мужчин (ср. абх. аж?лар реизара — «собрание родов») и старейшин (ср. абх. аи?абыра реизара), причем их решения объявлялись народу глашатаем, взбиравшимся для этой цели на высокое место (ср. абх. даа??гыланы дц?аж?еит), то есть «произнес речь, став на какое-то возвышение»). Сильны были еще обычаи трудовой взаимопомощи (ср. объе- динение абхазских крестьян под названием «кьараз»), экзогамии, кровной мести по отношению к чужеродцам, но не родичам (описан характерный случай, как однажды к царскому военачальнику убыхи привели человека, который убил своего отца, и просили, чтобы его сослали в Сибирь, так как сами они не хотели казнить преступника, очевидно, из-за его принадлежности к роду убитого) (105).

Социальная структура абхазского и убыхского обществ была во всем основном одинаковой. Эту структуру характеризуют наличие рабов (рабыня по-убыхски называлась «хъалайк» 106 ; ср. абх. «ахулак» — несчастный, обездоленный), крепостных, свободных общинников и знати (къуашхъа), представленной несколькими привилегированными фамилиями: Аблагу (на Саше), Берзек (верхняя Убыхия и Субешх), Чизымогуа (на р. Псахе), Дзепш (на Вардане) и Хамыш (на р. Хоста) 107, Дишан (устье р. Бзыч), Аткевя (в обществе Субешх, в низовьях р. Шахе).

Вся Убыхия делилась на несколько более или менее значительных сельских общин или обществ с одной или несколькими влиятельными фамилиями в них, причем эти общества в свою очередь состояли из нескольких более мелких единиц. Таковы, например, сел. Эбжноу в верховьях р. Буу (ср. абх. Ебжьноу, проживающих в Гудаутском районе); на этой же реке упоминается и убыхская влиятельная, но не дворянская фамилия Дизаа 108 (ср. абхазскую форму множественного числа на «аа», например, Шамаа, что означает Шамбовцы); сел. Уцуа (Уцкуа) в горах верхней Хобзы (ср. абх. Цкуа, ?куйа из сел. Джирхва); сел. Бабуково в верховьях Шахе; фамилия Дишан (Дечен) в устье р. Бзыч; сел. (фам) Дзепш (Лоупе); сравнительно крупное общество Вардане (Вордане) состояло из четырех прибрежных селений: собственно Вардане (между рр. Дагомыс и Псахе), Субешх (долина р. Шахе), Хизе (Хобзы, Пшагия) (долина р. Буу) и Псахе; сел. Пёх или Мутыхуаса — местожительство предводителя убыхов Хаджи Дагумоко Берзека, на правом берегу р. Сочи, у впадения в нее р. Агуа (верхн. Убыхия); общество Саше состояло из селений собственно Саше (Соцва) и Хоста; последнее называлось еще Хамышом по имени господствовавшей в нем фамилии Хамыш (109).

С точки зрения общественного развития Убыхия являлась типичной страной, так называемого горского феодализма. В социально-экономическом и политическом отношениях убыхское общество отличалось большей сохранностью ранних, архаических форм по сравнению с более феодализированной Абхазией. Патриархальные традиции и обычаи у убыхов играли, пожалуй, еще более заметную роль, чем у их соседей, в том числе приморских абхазов. Характерную убыхскую пословицу, — «Делай сказанное стариками, а кушай деланное молодыми», следует понимать как одну из важнейших статей действовавшего в народе кодекса обычного права. В отличие, например, от аристократической Кабарды, причерноморских горцев, в том числе, прежде всего убыхов, почти все авторы XIX в. (С. Званба, П. Услар и др.) характеризуют как воинственное демократическое племя воинов и замечательных стрелков со строгой военной организацией.

Война была одним из основных занятий убыхов. Правда, постоянной военной организации у них не было, но каждый мужчина всегда имел при себе свое оружие, ценившееся очень высоко. Право свободного пользования оружием было одним из главнейших устоев того военно-демократического быта, которым они жили в течение веков. Каждый из взрослых убыхов, за исключением женщин и стариков, находился в постоянной боевой готовности для участия в походах. А набеги, и походы совершались очень часто. Причем отряд заключал в себе сотни воинов, нередко от 800 до 3000 человек 110 . Например, в походах убыхов на Абхазию 1825 и 1841 годов принимало участие свыше тысячи человек.

Перед началом похода избирали предводителя (ср. абх. а8ыза). Храбрость и опыт в военных делах — вот необходимые его качества. «Происхождение тут не имеет никакого влияния... Избранный пользуется во время похода безусловным повиновением, и каждый воин, без различия происхождения, переносит от него терпеливо брань и даже побои, за что в другое время тот же предводитель заплатил бы своею жизнью». Такое повиновение убыхов вождю тем более замечательно, писал далее С. Званба, что «они по настоящее время не признают у себя никаких властей» (111).

Все необходимое в походе каждый воин должен был нести сам на себе: оружие, лыжи, одежду и съестные припасы, иногда на целый месяц и даже более. Одежда состояла из бурки, башлыка, полушубка, двух-трех пар обуви из сыромятной воловьей кожи, войлочных или суконных носков, а провизия включала пшено, копченое мясо, сыр, масло, перец, соль и тесто, вареное на меду. По прибытии на место ночлега устраивали четырехугольные шалаши, разводили огни, и все до единого ели обязательно вместе. Пищу готовили «кашевары» (ср. абх. ахъу-юы, что в переводе означает «приготовляющий пищу») и дровосеки, которые имелись в каждом отделении. Всем одинаково запрещалось иметь собственную прислугу, а также самовольно расходовать продукты.

Предводитель назначал место сбора, куда по его зову собирались все желающие участвовать в походе. Он же производил подсчет воинов, пропуская каждого из них под палкой (так подсчитывают абхазы и теперь своих коз и баранту в горах) или сосчитав количество камушков или кукурузных зерен, присланных от всех частей отряда. Воины каждой деревни составляли отдельную часть со своим старшиной, которая называлась отдельным огнем, как и у абхазов (амцахара) и насчитывала от 10 до 100 человек.

Убыхи делали набеги в каждое время года, но в последнее время обычно только зимою. Непосредственное нападение совершалось ночью, точнее «за полчаса до рассвета», а на месте грабежа оставались менее часа (112).

После проверки и осмотра своего отряда предводитель назначал из лучших воинов арьергард и авангард, в котором обыкновенно находился и сам предводитель и который высылал еще от себя вперед трех-четырех человек для осмотра местности (ср. абх. а?шых?ц?а — наблюдатели, смотрители). Возвращаясь с успешного набега, каждый убых по указанию предводителя давал захваченным врасплох пленным что-нибудь из своей одежды. По прибытии на сборное место выходил старый седой воин и произносил благодарственную молитву «за дарованную хорошую добычу», за что ему выдавалась из добычи одна из лучших вещей. Приступая затем к разделу добычи, предводитель выбирал для себя одного пленного или пленницу, а из всех награбленных предметов и по одной хорошей вещи. Остальное делилось уже поровну между всеми остальными участниками похода, исключая, однако, кашеваров и дровосеков, причем родственники погибших в бою воинов получали вдвое больше. Для равномерного же распределения пленников отряд делили на столько частей, сколько было всего пленных, и каждая часть получала по одному человеку. Иногда их продавали, чтобы вырученные деньги разделить между собой. Часть добычи предусматривалась также на поминки убитых воинов и выкуп тех, кто попал в плен.

Это описание военного быта убыхов, которое мы набросали по превосходному этюду известного абхазского этнографа середины XIX в. С. Т. Званба «Зимние походы убыхов на Абхазию», во всем основном, а часто вплоть до отдельных деталей и выражений приложимо также и к абхазам. И все-таки редко, пожалуй, можно было встретить у других кавказских народов так строго и четко поставленную организацию военных походов, основанную на вековых традициях и обычае, как это было у убыхов.

Вместе с тем причину склонности горцев к грабежам следует искать не столько в низком плодородии почвы и тем более не в их «неугомонной страсти к приключениям», как писал С. Званба, а в тех, как мы видели, вполне реальных экономических выгодах, которые они, в особенности военные предводители и племенная знать, извлекали из продажи награбленного — прежде всего пленных, а также скота и других ценностей (113).

Военным грабежом убыхи, как и абхазы, занимались не только на суше, но и на море. Они издревле слыли смелыми мореходами и страшными морскими пиратами. В XIX в. они вместе с джигетами также не раз пускали в ход свою флотилию. Например, в начале 1834 года убыхи на нескольких галерах подплыли к Пицундскому укреплению с намерением вырезать гарнизон и ограбить храм (114).

Убыхов с западноабхазскими горскими обществами объединяло и единство хозяйственных и политических интересов, принимавшее иногда почти форму военно-политического союза против общих врагов. Так, например, в августе 1860 года, когда была организована карательная экспедиция против восставшего горного абхазского общества Псху (причем количество ополчения, состоявшего в основном из милиции абхазских феодалов, доходило до 3 тысяч человек), к повстанцам на помощь пришли убыхи, садзы, ахчипсхувцы, аибговцы, хотя добиться победы им, и не удалось (115).

Царское правительство, учитывая тесные политические, экономические, родственные и прочие связи между Абхазией и убыхами, возлагало особые надежды на владетеля Михаила Шервашидзе, принуждая его к определенным действиям против убыхов. Михаил, воспитывавшийся в семье знатного убыха Хаджи-Берзека, имел большое влияние не только на всех видных западноабхазских (джигетских) феодалов — князя Решида Гечба, жившего на р. Псоу, князя Беслангура Аридбея, на дочери которого, не видев ее, он женился в 1829 году (разошелся в 1831 году) (116), но и на самих убыхов. В 1841 году двухтысячная абхазская милиция, в том числе 1 500 пеших воинов, во главе с владетелем, принимала, правда, довольно пассивное участие в операциях русского командования, имевших целью покорение убыхов (117).

Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо зайти на сайт под своим именем.